12 января бабу Раю забрали в ЦКБ с диабетной комой, давлением 20 на 50 и сахаром 30ед.
Когда папа мне об этом сказал, я сразу поняла, что она не вернется домой.
Эта мысль была на уровне предубеждения, не известно, откуда взявшегося, так как я лишена интуиции.
Но она создала мне пятничное настроение неизбежной смиренности, я была на работе и слезы наполняли глаза.
Вечером бубля забрали и я совсем рассопливилась и расчувствовалась наедине с собой ночью
.
В субботу сахар удалось сбить, бабая была без сознания. Я очень внушаема на тему "они там суетятся, посмотрим как потом". Само слово "потом" - это для меня равносильно "все будет хорошо", потому что есть во мне черта - если есть хоть МИЗЕРНЫЙ шанс на положительный исхд в чем-либо, я верю в него до конца и не падаю духом.
Но не в этот раз. В воскресенье бабая ушла.
Сегодня я ездила с родителями, тетей и дядей в морг ЦКБ, а потом на кладбище и на поминки.
Эо были первые похороны, которые я видела. Я никогда не была в моргах, на реальных похоронах, не видела усопших.
Увидела. Я этого момента боялась с пятницы.
Естественно, разревелась и поймала тахикардию, меня вывели из зала прощания с открытым гробом.
Это тело в гробу было не бабая. Я ее не такой помню, хоть и видела ее год назад.
Последний год она была совсем уже в беспамятстве и папа сказал мне как-то: "а кого ты пойдешь поздравлять, там поздравлять уже некого". Бабая существовала, но не жила. Я не приходила к ней, потому что это могло и ее расстрогать, и взволновать остальных в квартире. Я передавала подарки через Наташу ей. С Бублем мы приходили к ней в день Рождения-2015, кажется, последний раз.
Тело в гробу было как будто не ее: маленькая, скукоженная, горбоносая женщина в платочке. Разе это бабая? Бабая была статная, рослая, с пышной полуседой копной волос, с вечно вкусными блюдами на плите.
Плакала я потому, что головой понимала, что это она, что конец эпохе моего детства, но то была не она. Мне было жаль старость, брошенность, нежелание жить и бороться с ленью, болезнями. Она могла бы жить дольше и качественнее,если бы в 1998 году ее не подкосила смерть деды. Деду она любила больше жизни, как я помню. А как его не стало - не стало и бабаи. Она жила, занималась дачей, огородом, нами, но ее душа как будто улетела вместе с дедой, в 98ом. "Опять чернота одна у меня как всегда", - говорила она играя со мной в карты в детстве.
На кладбище было очень спокойно, тихо. Кроме нас там не было никого.
Увидела деду на памятнике - улыбнулась ему.
В самом процессе я не чувствовала ни боли, ни грусти, потому что бабая наконец встретилась с дедой.